А вот и я! Изрядно ощипанная и почти побеждённая.

ГОС сдан на пятёрку. Диплом тоже сдан; правда, он похож на чудовище Франкенштейна – но зато я успела. Это значит – загрузила его на блэкборд за полчаса до крайнего срока, после которого отчисление было бы неминуемым даже при задержке в минуту.
Сказать, что было тяжело – это вообще ничего не сказать. Пожалуй, можно смело утверждать, что это был худший период моей жизни. Доконал меня, собственно, не диплом, а необходимость совмещать его написание с подготовкой к ГОСу. Я могла бы долго объяснять, на что это было похоже, но проще процитировать один из моих же постов в контактике. «Что бы я сделала с тем, кто назначил ГОС и сдачу диплома на одно и то же время? О, это очень просто. Я бы планомерно отхватывала куски от его жизненно важных органов, приговаривая: «Что ты предпочтешь сохранить – правое лёгкое или левое? Мозг или сердце? Печень или желудок? Пока ты будешь защищать одно, я отчекрыжу другое!» Вот тогда бы этот милый человек прочувствовал, что значит пытаться в одно и то же время дописать диплом и подготовиться к ГОСу».
В довершение бед, сраные бюрократы никак не могли определиться со сроками. В распоряжении ректора чётко говорилось, что диплом надо выложить на блэкборд за 10 дней до защиты. Тем не менее, каждые несколько дней кто-то предусмотрительно вбрасывал на вентилятор другую информацию. Например, 13 мая поступило известие, что диплом надо сдать до 16-ого, потому что 16-ого уже должна быть готова рецензия. На следующий день оказалось, что это относилось «к какой-то узкой группе людей, не к основному большинству». К кому конкретно – они, наверное, и сами не решили, а получателей письма выбирали генератором случайных чисел.
Отдельный сыр-бор разгорелся вокруг того факта, что мой дедлайн выпал на выходной. В уже упомянутом официальном документе было прописано, что на дату загрузки электронной версии это не влияет, а сдача распечатки в учебный отдел в таком случае переносится на следующий рабочий день. Однако девушки из деканата утверждали, что я буду отчислена, если не принесу распечатку в пятницу – то есть, в предыдущий рабочий день. Из-за этого я располосовала бритвой всю руку сверху донизу, рыдая и выкрикивая бессвязные угрозы — что-то вроде «по судам затаскаю!!!». К сожалению, досталось всё это не деканату, а Насте, которая позвонила, чтобы передать плохие новости. Правда, Настя отнеслась к моей реакции с пониманием – чего нельзя сказать о телефоне; бедняга так промок, что ещё несколько дней повиновался пальцам привидений.
В итоге информация была опровергнута, но к этому моменту я уже успела пройти через все круги ада. Поверьте: один потерянный день не кажется ничтожным поводом для истерики, если это значит, что их осталось всего два, и послезавтра, кстати, экзамен из сотни вопросов.

Апогей невыносимости бытия пришёлся на утро перед ГОСом. Мне казалось, что шесть лет жизни безвозвратно спущены в унитаз. Я была уверена, что не помню абсолютно ничего и не могу связать двух слов даже по тем вопросам, которые успела повторить. Я, конечно, не спала. Я накачалась энергетиками так, что зрачки затопили радужки и приглашали меня в бездну, пока я мыла голову и рисовала стрелки. Я возилась так долго, что чуть не опоздала; пришлось бежать со всех ног, игнорируя боль в грудной клетке и атаки озверевшего сердца на стенки горла. В голове мелькали шальные мысли: упасть навзничь посреди улицы в притворном обмороке – пусть мне вызовут скорую, пусть отвезут в больницу, пусть выдадут справку, пусть назначат пересдачу. Этот план получения справки был лучше, чем предыдущий – разыграть попытку суицида. Тем не менее, мысли остались мыслями. Я благополучно добралась до универа и даже не опоздала – на экзамен пропускали по паспортам, так что перед дверью аудитории выросла очередь.
Атмосфера до боли напоминала ЕГЭ: телефоны – выключить, вещи – в конец аудитории, в туалет – только под конвоем. Правда, билеты мы вытягивали сами, как на обычных экзаменах – но они доставались нам в запечатанных конвертах, которые запрещено было открывать раньше времени. Вопросов было три – по общей психологии, по клинической психологии и по специализации (для моей кафедры это клиническое консультирование и психокоррекция). Мне попались «классификация методов психологического исследования», «нарушения перцептивной деятельности при психических заболеваниях» и «психологические концепции личности как теоретическая основа психотерапии, психологической коррекции и консультирования». Второй я знала идеально, по первому помнила в общих чертах классификацию Ананьева, а вот третий вызвал настоящую панику; не люблю такие широкие и расплывчатые вопросы.
На работу отводилось 3 часа. Сперва я не поверила своим ушам: зачем так много? Но по ходу дела стало очевидно, что это не просто мало, а издевательски мало. Ровно половина времени ушла на то, чтобы подробнейшим образом расписать вопрос про методы. Чего я только не приплела в качестве примеров: и Леонтьева, и Пиаже, и патопсихологию, и что-то по теме диплома. В общем, постаралась на славу, не ударила в грязь лицом, продемонстрировала широкий научный кругозор… на черновике!!! «Своевременно» поинтересовавшись, будут ли его проверять, если я перепишу не всё, я получила отрицательный ответ. Оставшиеся полтора часа пролетели, как сон, под рёв крови в ушах и адскую боль в перегруженной руке. Я хаотично переключалась между вопросами; второй и третий пришлось выдаивать на чистовик практически без прелюдии. При этом я на удивление быстро сообразила, что писать по третьему, так что опасения оказались напрасными. Правда, мне казалось, что я не успела раскрыть его достаточно подробно. А ещё меня всю дорогу беспокоил почерк. Поначалу я изо всех сил старалась писать разборчиво, но вскоре об этом пришлось забыть. Даже не представляю, к какой чёрной магии прибегла комиссия, чтобы разобрать мою писанину. А может, они ничего и не разбирали – просто увидели, что почерк мелкий, а текста много, да и махнули рукой. Я бы на их месте так и сделала.
Результаты обещали огласить только на следующий день, но я перенесла ожидание гораздо спокойнее, чем рассчитывала. Главное – было уже ясно, что богу отчисления мы можем сказать «не сегодня». Это повергло меня в какое-то, не побоюсь громкого слова, маниакальное состояние. Волны облегчения оторвали меня от земли и мягко покачивали в своих тёплых солёных складках. Я почти не чувствовала границ своего тела. Я безостановочно ржала кониной над какой-то дребеденью. Я буквально не могла заткнуться и за каких-то полдня выдала наружу свою недельную норму вербальных осадков. Поначалу в качестве аудитории выступали две Насти; позже им на смену пришла Даша. Бесцельно блуждая по факультету, мы с ней узнали кое-что интересное о способах перемещения преподавателей. Оказывается, они не ходят сами. Их переставляют – причём некоторых никак не могут оставить в покое: то во дворик поставят, то в столовую. Хоть бы определились уже! И даже если вам кажется, что чувак идёт по коридору своими ногами – это иллюзорное движение наподобие фи-феномена. Следует смотреть на ситуацию шире: «его поставили на такой-то этаж» или «он стоит в универе». Обсуждая своё открытие, мы чуть не умерли от смеха («Наркоманы», – постановила Алина, когда я пересказала ей основные тезисы). А потом мы поехали ко мне, и Даша познакомилась с двумя местными достопримечательностями: Терентием и криповатым слоном с детской площадки.
А на следующий день я проснулась и почти сразу увидела в группе список с оценками. И до самого вечера была пьяна ощущением собственной охуенности.

Но это я изложила события сквозь призму своего триумфа, не раскрыв всю глубину маразма, разыгравшегося в чьих-то несвежих мозгах, ответственных за порядок проведения и проверки ГОСа. А для того, чтобы раскрыть её, достаточно рассказать, что случилось с Дашей. Попытаюсь это сделать – хотя я не уверена, что правильно поняла все детали истории; это не так-то просто для человека в здравом рассудке.
Перед началом экзамена нам строго сказали не оставлять на листах с ответами никаких пометок – в особенности с собственным именем. То ли это могло привести к дешифрации, то ли, наоборот, помешать дешифрации – whatever; если есть пометка – работу можно выбрасывать. Однако никто не говорил, что нельзя писать на внутренней части обложки с фамилией. Именно это и сделала Даша. За полчаса до окончания экзамена надсмотрщики заметили это и всполошились: ко-ко-ко, обложка не проверяется, фамилия, которая написана с другой стороны – это тоже пометка. В итоге ответ пришлось переписывать в «правильное» место, но она не успела, и ей влепили тройку. Она подала апелляцию; после долгих и мучительных препирательств ей таки исправили оценку и даже извинились. Но уже через час позвонила заведующая кафедры – оказалось, что комиссия нарушила процедуру: решение было принято на основании текста с обложки, на которую они НЕ ИМЕЛИ ПРАВА СМОТРЕТЬ (хотя она лежала у них перед носом).
У меня только один вопрос: зачем тогда набирать комиссию из людей? Давайте сразу заменим их на сраных роботов!!

Боюсь даже представить, что нас ждёт на защите. А мне есть чего опасаться, потому что парочку бюрократических правил я злостно нарушила. Если кто-нибудь это заметит – с красным дипломом можно будет попрощаться. И хорошо, если только с красным.
Я просто не нахожу подходящих проклятий ни на эльфийском, ни на энтском, ни на людском языке. Неужели обязательно было вводить всё это дерьмо именно в этом году?? Самое обидное, что я могла этого избежать. Если бы не академ после первого курса, я бы преспокойно закончила универ ещё год назад! Когда я поделилась этой горестью с М.В., он ответил: «А я в детстве пять раз опрокинул на себя чайник! В этом мы с тобой похожи». Ну, если невезение можно измерять в чайниках, то моё тянет как минимум на 20.

…Принимаясь за этот пост, я начала его с разочарованных ноток: всё закончилось, а я совсем не чувствую радости. Но это было в среду. Вчерашний день показал, что ни хера ещё не закончилось, и я поняла, что обсуждение этой темы лучше отложить на потом. Не из каких-нибудь суеверных страхов, нет. Просто не хочу выглядеть глупо, если всё закончится плохо.
Защита будет в среду. Сжимайте за меня всё, что можно сжать.