If you're not angry, you're not paying attention
Давным-давно, во времена своего безоблачного детства, Ниентари имела склонность, злостно игнорируя факты и нещадно путая желаемое с действительным, приписывать себе кошачью ловкость, лебединую грацию, повышенное содержание Бэтмена в крови, а также прочие навыки и качества из набора, обязательного для каждой уважающей себя Мэри-Сью. Однако же с возрастом реальное положение дел, выдержанное в лучших традициях комедий с Пьером Ришаром, таки заставило её отказаться от остатков радужных иллюзий, взглянуть правде в лицо и приучиться взирать на свою прирождённую неуклюжесть, дополненную тотальным отсутствием координации, неисправимой неряшливостью, незаурядной косорукостью и патологической рассеянностью, через призму мрачноватой иронии. Да, мне не суждено создавать руками произведения искусства или возвращать к жизни поломавшуюся технику. Мне никогда не придётся кружиться по театральной сцене под музыку Чайковского или проделывать рискованные трюки под прицелом кинокамер. Ну и что с того? Зато Ниентари, возможно, наградят премией Дарвина – пусть только её выдающиеся способности оправдают предчувствия хозяйки, преждевременно спровадив её в могилу. 
*Да, вряд ли это звучит как нечто вдохновляющее для среднестатистического представителя homo sapiens, но, на мой взгляд, это намного веселее, чем медленное угасание от старости*. Впрочем, пока что я никуда от вас не ухожу и намерена ещё достаточно долго доставлять вам лулзы, выступая в роли локального эпицентра разрушений, вокруг которого всё беспрестанно пропадает, портится и выходит из строя. Следует заметить, что под словом «всё» я подразумеваю не только технику, обувь, документы, украшения и прочее в таком роде, но и живых существ, включая меня саму. Нет, вы неправильно поняли! 
Не спешите улепётывать от меня во все лопатки, хитроумно запутывая следы и старательно отплёвываясь через левое плечо; основной процент порождаемых мной неприятностей составляют разнообразные незначительные мелочи, пусть и досадные, но вполне совместимые с благополучным существованием. *Другое дело, что чрезмерная концентрация подобных мелочей в чаше терпения отдельного субъекта в отдельно взятый момент времени способна иной раз заставить пациента буквально лезть на стенку, со свистом выпуская пар через слуховые отверстия 
*.
А пишу я всё это потому, что не далее как вчера очередная дурацкая оплошность послужила причиной происшествия, которое можно было бы озаглавить как «демо-версия варки заживо». Рассеянно водрузив чашку с дымящимся чаем на самый край стола, я едва не заработала инфаркт, когда в следующую секунду она эпично рухнула прямо ко мне на колени.
Бабушка, незамедлительно прибежав на вопли, вручила мне некую медузообразную субстанцию в бутылочке из-под фанты, но не преминула подлить масла в огонь, раздражённо заметив, что я, наконец, поплатилась за неугодную ей привычку таскать в комнату питьё. *Если даже оставить в стороне наши принципиальные разногласия по этому вопросу, упрёк был совершенно неуместен в данной ситуации, потому что катастрофа разразилась непосредственно во время чаепития, а вовсе не при транспортировке 
*.
Зато Алина отреагировала на происшествие как настоящий знаток меня: пока я, закрывшись в ванной, мрачно осматривала нанесённые повреждения и обмазывалась гелем, она заботливо налила мне ещё чайку, после чего мы, как ни в чём не бывало, продолжили смотреть яой.
Ах да, если моя запись напоминает жалобу, то дело не во вчерашнем инциденте, а в моём общем состоянии на данный момент, потому что на самом деле я прекрасно сознаю, насколько хуже всё могло получиться; например, если бы не моя привычка скрещивать ноги, кипяток изувечил бы то, что находится между ними.
К счастью, сия чаша меня миновала, и основной удар пришёлся на верхнюю часть левой ноги – она пострадала с передней, внутренней и задней стороны. Участок, покрывшийся волдырями, относительно невелик, на остальной же площади обожжённого участка наблюдаются только краснота и шелушение. Тем не менее, я гордо называю себя ошпаренным смайликом и передвигаюсь по квартире исключительно на манер доктора Хауса, а влезть в штаны пока что даже не пыталась. В универ, естественно, не пошла, и вообще, почти весь сегодняшний день провалялась в кровати, поглощая обезболивающее и охотно сообщая всем сочувствующим лицам красочные и не слишком аппетитные подробности, касающиеся внешнего вида полученной травмы. 
Примечательно, что не больше месяца назад я видела сон, в котором какие-то тёмные личности собирались сжечь меня на костре, и я думала, что выдержу это, но потом кто-то рассказал, что палачи отвергли первоначальный вариант и приняли решение сварить меня в огромном котле. И вот тогда меня охватила такая паника, которую невозможно передать словами. И не зря; уж не знаю, кто как, а лично я затрудняюсь назвать более устрашающий способ ухода из жизни.
Хочется верить, что мне предстоит умереть как-нибудь по-другому.
Ну, раз я уже завела речь о кошмарах, отчего бы не присовокупить сюда ещё один? Переведённый в буквы, точки и запятые, он кажется всего лишь бледным отражением того, что довелось пережить Ниентари в одну далеко не прекрасную ночь примерно неделю назад. Тем не менее, мои мысли постоянно возвращаются к нему, и похоже, что я не успокоюсь, пока не выставлю этот жутковатый кусок мозговыноса на всеобщее обозрение.
Начиналось всё обманчиво реалистично. Вытащив из кармана настырно вибрирующий мобильник, я узнала украинский номер бабушки и дедушки, высветившийся на экране оранжевыми цифрами. Желанием пообщаться с ними я, положа руку на сердце, не горела, да и момент выдался не слишком удачный, поскольку я находилась где-то в центре и не то садилась в автобус, не то вылезла из него как раз перед звонком. Тем не менее, поколебавшись в течение нескольких секунд, я взяла трубку, предварительно выдернув наушники и перебежав через газон, чтобы убраться подальше от оглушительного рёва машин. Сперва со мной заговорил дедушка, который заявил, что все луганские родственники с нетерпением ожидают моего прибытия в ближайшие выходные, а затем пустился в путаные и сбивчивые объяснения насчёт каких-то карт и провизии. Я нахмурилась и переложила телефон в другую руку, тщетно пытаясь сформулировать хоть какой-то вопрос, который звучал бы уместно и помог бы прояснить ситуацию. Потом из трубки послышался голос папы, безапелляционно известившего меня о том, что мы встречаемся в субботу вечером, да не где-нибудь, а в Москве. Я сообразила, что, в таком случае, мне следует быть там уже через несколько часов, а ещё придётся отменить заранее намеченную поездку на дачу. При этом я, с одной стороны, испытывала радостное волнение по поводу предстоящего путешествия, а с другой – лёгкую досаду оттого, что приключения начались именно в тот день, когда мне и так предстояло отлично провести время. Чуть позже мне, впрочем, удалось узнать, что папа оговорился, и ждать он меня будет не в Москве, а всего лишь на Московском вокзале. После этого уточнения я почувствовала себя гораздо спокойнее и бодро изъявила своё согласие.
Прибыв на вокзал в сгущающихся сумерках, я обнаружила там папу, почему-то коротавшего время в компании Васи - моего троюродного брата. Бравый школьник изображал из себя заправского охранника, стоя на посту возле неподъёмной груды рюкзаков, валявшихся на перроне. Впрочем, в последующие часы, когда мы слонялись туда-сюда через рельсы в ожидании поезда, он оставил свою напускную важность и вместо этого ощутимо действовал мне на нервы, громогласно призывая ознакомиться с каждым попавшимся на глаза объявлением.
Потом я вдруг оказалась на палубе корабля посреди открытого моря. Стоял солнечный летний день, но лицо обдувал холодный ветер. Прямо на моих глазах с полдюжины раздетых по пояс коренастых мужиков, заливаясь отвратительным гоготом, издевались над провинившимся новичком – тщедушным юношей с испуганными глазами на пол-лица. В момент моего появления он с трудом сохранял равновесие, переминаясь с ноги на ногу на узкой доске, которую его мучители держали над водой, время от времени с силой встряхивая, а потом оступился и повис на руках, умоляя злодеев о пощаде и едва сдерживая слёзы. Собравшиеся злорадно ухмылялись, подталкивая друг друга локтями и, по всей видимости, получая от происходящего непритворное удовольствие. Тут я как будто раздвоилась: я ощущала капли пота на лбу, лихорадочное биение сердца и саднящую боль в пальцах, судорожно цепляющихся за шершавое дерево, но одновременно с этим каким-то образом продолжала наблюдать жуткую сцену со стороны и ненавидела себя за то, что никак не решалась вмешаться. В какой-то момент обе части меня – и жертва, и зритель - поняли, что падения не будет: свободно болтающееся в воздухе тело совершало немыслимые кульбиты и один раз даже свернулось петлёй, но руки держались так крепко, что, кажется, разжать их могла только смерть. Однако наше общее облегчение длилось недолго: один из присутствующих захохотал во всё горло, указывая толстым волосатым пальцем куда-то вниз. Мы невольно проследили направление его жеста, и, холодея от ужаса, увидели кракена, который с неаппетитным бульканьем вынырнул из воды в нескольких метрах от судна. Мы почему-то твёрдо знали, что это был именно кракен, хотя на самом деле морское чудовище больше напоминало маленького сгорбленного Дэви Джонса, оснащённого одним гибким щупальцем, способным вытягиваться на неограниченные расстояния. Та половина меня, которую пытались отправить за борт, заорала благим матом и стала отчаянно дёргаться, из последних сил стараясь увернуться от склизкой конечности, с неторопливой уверенностью тянувшейся за моей жизнью.
Тут я очутилась в собственной ванной, теперь уже в обличье Джека Воробья (то есть, прошу прощения, капитана Джека Воробья!!
). Дэви Джонс грозно наступал на меня, зажимая в угол, и от него невыносимо воняло перегаром. Времени для обдумывания тактики боя явно не хватало, а потому я принялся, что есть мочи, хлестать его ненавистную рожу чёрным водопроводным шлангом – единственным предметом, оказавшимся под рукой. Всплеск адреналина сделал мою атаку отчаянно сокрушительной, так что враг, ошеломлённый неожиданным натиском, развернулся и ретировался в коридор с поистине впечатляющим проворством. Я поспешно захлопнул дверь и запер её на задвижку, после чего бессильно прислонился к ней, чтобы не сползти на пол. Не успел я толком отдышаться, как на моё не слишком надёжное убежище обрушилась череда решительных ударов. За этим последовала короткая пауза, но вскоре грохот возобновился и приобрёл угрожающую мощность, из чего я заключил, что на прочность двери особенно рассчитывать не стоит. Потом я услышал зловещий хохот, приглушённо доносившийся откуда-то слева, и задумался, что это может означать. Похоже было, что Дэви Джонс догадался проникнуть в туалет, и что его щупальце вот-вот просунется в одно из сквозных отверстий, просверленных в верху стены, чтобы схватить меня за горло. В этом случае у меня не оставалось никакой надежды на спасение, а потому я почёл за лучшее воспринимать подозрительный звук как плод растревоженного воображения. Когда, усилием воли заставив себя отвести взгляд от зловещих дыр под потолком, я снова повернулся к двери, она была приоткрыта и обуглилась по краям, а покорёженная щеколда укатилась в коридор. Мне не оставалось ничего другого, кроме как собрать остатки мужества, принять боевую стойку со шлангом наготове и ожидать очередного нападения. Потом, загоревшись внезапной идеей, я схватился за душ и вырвал его из смесителя, в результате чего получил возможность наносить противнику урон обеими руками. Стоило Дэви Джонсу замаячить в дверном проёме, как я начал с каким-то сладостным остервенением лупить его по морде своим импровизированным оружием, упиваясь смачным чавканьем, сопровождавшим каждый удар.
Следующий эпизод, который мне удалось восстановить в памяти, начался с того, что я, уже будучи снова собой, осматривала увечья, полученные в ходе предшествующего поединка: моя левая рука была не то отрублена, не то попросту откушена до середины локтя, а правая ощущалась вялой и плохо повиновалась мне. Насколько я знала, Дэви Джонсу каким-то образом удалось начинить её смертельным ядом, и сохранить мне жизнь могла только ампутация пострадавшей конечности. Казалось бы, эта мысль должна была привести меня в несказанный ужас, однако, рассеянно обдумывая подробности предстоящей экзекуции, я чувствовала себя примерно так, как будто собиралась нашинковать овощи для салата. После некоторых колебаний я постановила для начала подровнять обрубок левой руки, очистив его от лишних ошмётков кожи, и заодно потренировать свои хирургические навыки перед выполнением более сложной задачи. *Вопрос, каким образом можно отрезать себе правую руку, не имея левой, совершенно не беспокоил меня до самого пробуждения*.
Решительно направив свои стопы на кухню, я первым делом извлекла из ящика хлебную доску, на которой и вознамерилась произвести операцию. В качестве скальпеля я собиралась использовать некий специальный инструмент, почему-то запакованный наподобие палочек для суши, но, разорвав бумажный пакетик, обнаружила деревянную спицу, к которой под странным углом присоединялась резиновая трубочка коричневого цвета. "Собери сам!" - гласила инструкция. "Ещё не хватало!" - возмутилась я. – «Это ампутация, а не игра в конструктор!» С негодованием отложив бесполезный предмет в сторону, я взялась за шприц. С ним тоже пришлось повозиться, поскольку иглу нужно было втыкать в специальный пробочный кружочек на одном из концов. Проделав это с немалым трудом, я осталась недовольна результатом, поскольку получившаяся конструкция грозилась развалиться в самый ответственный момент. Тут я внезапно вспомнила о настоятельной необходимости такой процедуры, как дезинфекция, и хаотично заметалась по всей квартире в поисках спирта. В процессе я неожиданно сообразила, что хорошо бы ещё раздобыть какую-нибудь мазь для местной анестезии, и то странное обстоятельство, что это не пришло мне в голову с самого начала, заставило меня, наконец-то, почувствовать страх. Я приказала себе не впадать в панику, но, поразмыслив ещё немного, струсила уже окончательно и решила, что уж лучше не буду ничего предпринимать: глядишь, всё уладится как-нибудь без моего вмешательства.
После этого я перенеслась в столовую, которая выглядела в точности как школьная, несмотря на мою полную уверенность в том, что действие происходило в универе. Мои верхние конечности пребывали в полном порядке, зато, о ужас, я была беременна и, ещё того хуже, оживлённо обсуждала этот прискорбный факт с какими-то незнакомыми особами женского пола, умилённо внимавшими моей радостной болтовне. Потом время как-то сместилось, и этот разговор плавно перетёк в другой, состоявшийся на несколько месяцев позднее. "Рак отменился, зато и беременность - тоже!" - радостно объявила я, искренне полагая, что удачно скаламбурила. На руках я бережно держала спелёнатого рететёнка, погружённого в крепкий сон и больше похожего на резинового пупса, чем на существо из плоти и крови. На протяжении последовавшей за этим бессмысленно-восторженной беседы я растерянно приглядывалась к нему, не ощущая ничего, кроме удивления с лёгкой примесью брезгливости, и недоумённо пыталась вспомнить, зачем он мне вообще понадобился.
Нда, такие дела. Вряд ли всё вышеописанное свидетельствует о моём психическом благополучии, особенно идея насчёт ампутации рук, которая, вероятно, символизирует мой пожизненный отказ от совершения каких-либо целенаправленных действий. Но особого желания углубляться в дебри самоанализа у меня в данный момент не наблюдается, так что придётся отложить эту неприятную процедуру до лучших времён.
А пока что - пора ложиться и настраивать свой мозг на очередной сеанс абсурда.
*Да, вряд ли это звучит как нечто вдохновляющее для среднестатистического представителя homo sapiens, но, на мой взгляд, это намного веселее, чем медленное угасание от старости*. Впрочем, пока что я никуда от вас не ухожу и намерена ещё достаточно долго доставлять вам лулзы, выступая в роли локального эпицентра разрушений, вокруг которого всё беспрестанно пропадает, портится и выходит из строя. Следует заметить, что под словом «всё» я подразумеваю не только технику, обувь, документы, украшения и прочее в таком роде, но и живых существ, включая меня саму. Нет, вы неправильно поняли! Не спешите улепётывать от меня во все лопатки, хитроумно запутывая следы и старательно отплёвываясь через левое плечо; основной процент порождаемых мной неприятностей составляют разнообразные незначительные мелочи, пусть и досадные, но вполне совместимые с благополучным существованием. *Другое дело, что чрезмерная концентрация подобных мелочей в чаше терпения отдельного субъекта в отдельно взятый момент времени способна иной раз заставить пациента буквально лезть на стенку, со свистом выпуская пар через слуховые отверстия *. А пишу я всё это потому, что не далее как вчера очередная дурацкая оплошность послужила причиной происшествия, которое можно было бы озаглавить как «демо-версия варки заживо». Рассеянно водрузив чашку с дымящимся чаем на самый край стола, я едва не заработала инфаркт, когда в следующую секунду она эпично рухнула прямо ко мне на колени.
Бабушка, незамедлительно прибежав на вопли, вручила мне некую медузообразную субстанцию в бутылочке из-под фанты, но не преминула подлить масла в огонь, раздражённо заметив, что я, наконец, поплатилась за неугодную ей привычку таскать в комнату питьё. *Если даже оставить в стороне наши принципиальные разногласия по этому вопросу, упрёк был совершенно неуместен в данной ситуации, потому что катастрофа разразилась непосредственно во время чаепития, а вовсе не при транспортировке *.Зато Алина отреагировала на происшествие как настоящий знаток меня: пока я, закрывшись в ванной, мрачно осматривала нанесённые повреждения и обмазывалась гелем, она заботливо налила мне ещё чайку, после чего мы, как ни в чём не бывало, продолжили смотреть яой.
Ах да, если моя запись напоминает жалобу, то дело не во вчерашнем инциденте, а в моём общем состоянии на данный момент, потому что на самом деле я прекрасно сознаю, насколько хуже всё могло получиться; например, если бы не моя привычка скрещивать ноги, кипяток изувечил бы то, что находится между ними.
К счастью, сия чаша меня миновала, и основной удар пришёлся на верхнюю часть левой ноги – она пострадала с передней, внутренней и задней стороны. Участок, покрывшийся волдырями, относительно невелик, на остальной же площади обожжённого участка наблюдаются только краснота и шелушение. Тем не менее, я гордо называю себя ошпаренным смайликом и передвигаюсь по квартире исключительно на манер доктора Хауса, а влезть в штаны пока что даже не пыталась. В универ, естественно, не пошла, и вообще, почти весь сегодняшний день провалялась в кровати, поглощая обезболивающее и охотно сообщая всем сочувствующим лицам красочные и не слишком аппетитные подробности, касающиеся внешнего вида полученной травмы. Примечательно, что не больше месяца назад я видела сон, в котором какие-то тёмные личности собирались сжечь меня на костре, и я думала, что выдержу это, но потом кто-то рассказал, что палачи отвергли первоначальный вариант и приняли решение сварить меня в огромном котле. И вот тогда меня охватила такая паника, которую невозможно передать словами. И не зря; уж не знаю, кто как, а лично я затрудняюсь назвать более устрашающий способ ухода из жизни.
Хочется верить, что мне предстоит умереть как-нибудь по-другому.
Ну, раз я уже завела речь о кошмарах, отчего бы не присовокупить сюда ещё один? Переведённый в буквы, точки и запятые, он кажется всего лишь бледным отражением того, что довелось пережить Ниентари в одну далеко не прекрасную ночь примерно неделю назад. Тем не менее, мои мысли постоянно возвращаются к нему, и похоже, что я не успокоюсь, пока не выставлю этот жутковатый кусок мозговыноса на всеобщее обозрение.
Начиналось всё обманчиво реалистично. Вытащив из кармана настырно вибрирующий мобильник, я узнала украинский номер бабушки и дедушки, высветившийся на экране оранжевыми цифрами. Желанием пообщаться с ними я, положа руку на сердце, не горела, да и момент выдался не слишком удачный, поскольку я находилась где-то в центре и не то садилась в автобус, не то вылезла из него как раз перед звонком. Тем не менее, поколебавшись в течение нескольких секунд, я взяла трубку, предварительно выдернув наушники и перебежав через газон, чтобы убраться подальше от оглушительного рёва машин. Сперва со мной заговорил дедушка, который заявил, что все луганские родственники с нетерпением ожидают моего прибытия в ближайшие выходные, а затем пустился в путаные и сбивчивые объяснения насчёт каких-то карт и провизии. Я нахмурилась и переложила телефон в другую руку, тщетно пытаясь сформулировать хоть какой-то вопрос, который звучал бы уместно и помог бы прояснить ситуацию. Потом из трубки послышался голос папы, безапелляционно известившего меня о том, что мы встречаемся в субботу вечером, да не где-нибудь, а в Москве. Я сообразила, что, в таком случае, мне следует быть там уже через несколько часов, а ещё придётся отменить заранее намеченную поездку на дачу. При этом я, с одной стороны, испытывала радостное волнение по поводу предстоящего путешествия, а с другой – лёгкую досаду оттого, что приключения начались именно в тот день, когда мне и так предстояло отлично провести время. Чуть позже мне, впрочем, удалось узнать, что папа оговорился, и ждать он меня будет не в Москве, а всего лишь на Московском вокзале. После этого уточнения я почувствовала себя гораздо спокойнее и бодро изъявила своё согласие.
Прибыв на вокзал в сгущающихся сумерках, я обнаружила там папу, почему-то коротавшего время в компании Васи - моего троюродного брата. Бравый школьник изображал из себя заправского охранника, стоя на посту возле неподъёмной груды рюкзаков, валявшихся на перроне. Впрочем, в последующие часы, когда мы слонялись туда-сюда через рельсы в ожидании поезда, он оставил свою напускную важность и вместо этого ощутимо действовал мне на нервы, громогласно призывая ознакомиться с каждым попавшимся на глаза объявлением.
Потом я вдруг оказалась на палубе корабля посреди открытого моря. Стоял солнечный летний день, но лицо обдувал холодный ветер. Прямо на моих глазах с полдюжины раздетых по пояс коренастых мужиков, заливаясь отвратительным гоготом, издевались над провинившимся новичком – тщедушным юношей с испуганными глазами на пол-лица. В момент моего появления он с трудом сохранял равновесие, переминаясь с ноги на ногу на узкой доске, которую его мучители держали над водой, время от времени с силой встряхивая, а потом оступился и повис на руках, умоляя злодеев о пощаде и едва сдерживая слёзы. Собравшиеся злорадно ухмылялись, подталкивая друг друга локтями и, по всей видимости, получая от происходящего непритворное удовольствие. Тут я как будто раздвоилась: я ощущала капли пота на лбу, лихорадочное биение сердца и саднящую боль в пальцах, судорожно цепляющихся за шершавое дерево, но одновременно с этим каким-то образом продолжала наблюдать жуткую сцену со стороны и ненавидела себя за то, что никак не решалась вмешаться. В какой-то момент обе части меня – и жертва, и зритель - поняли, что падения не будет: свободно болтающееся в воздухе тело совершало немыслимые кульбиты и один раз даже свернулось петлёй, но руки держались так крепко, что, кажется, разжать их могла только смерть. Однако наше общее облегчение длилось недолго: один из присутствующих захохотал во всё горло, указывая толстым волосатым пальцем куда-то вниз. Мы невольно проследили направление его жеста, и, холодея от ужаса, увидели кракена, который с неаппетитным бульканьем вынырнул из воды в нескольких метрах от судна. Мы почему-то твёрдо знали, что это был именно кракен, хотя на самом деле морское чудовище больше напоминало маленького сгорбленного Дэви Джонса, оснащённого одним гибким щупальцем, способным вытягиваться на неограниченные расстояния. Та половина меня, которую пытались отправить за борт, заорала благим матом и стала отчаянно дёргаться, из последних сил стараясь увернуться от склизкой конечности, с неторопливой уверенностью тянувшейся за моей жизнью.
Тут я очутилась в собственной ванной, теперь уже в обличье Джека Воробья (то есть, прошу прощения, капитана Джека Воробья!!
). Дэви Джонс грозно наступал на меня, зажимая в угол, и от него невыносимо воняло перегаром. Времени для обдумывания тактики боя явно не хватало, а потому я принялся, что есть мочи, хлестать его ненавистную рожу чёрным водопроводным шлангом – единственным предметом, оказавшимся под рукой. Всплеск адреналина сделал мою атаку отчаянно сокрушительной, так что враг, ошеломлённый неожиданным натиском, развернулся и ретировался в коридор с поистине впечатляющим проворством. Я поспешно захлопнул дверь и запер её на задвижку, после чего бессильно прислонился к ней, чтобы не сползти на пол. Не успел я толком отдышаться, как на моё не слишком надёжное убежище обрушилась череда решительных ударов. За этим последовала короткая пауза, но вскоре грохот возобновился и приобрёл угрожающую мощность, из чего я заключил, что на прочность двери особенно рассчитывать не стоит. Потом я услышал зловещий хохот, приглушённо доносившийся откуда-то слева, и задумался, что это может означать. Похоже было, что Дэви Джонс догадался проникнуть в туалет, и что его щупальце вот-вот просунется в одно из сквозных отверстий, просверленных в верху стены, чтобы схватить меня за горло. В этом случае у меня не оставалось никакой надежды на спасение, а потому я почёл за лучшее воспринимать подозрительный звук как плод растревоженного воображения. Когда, усилием воли заставив себя отвести взгляд от зловещих дыр под потолком, я снова повернулся к двери, она была приоткрыта и обуглилась по краям, а покорёженная щеколда укатилась в коридор. Мне не оставалось ничего другого, кроме как собрать остатки мужества, принять боевую стойку со шлангом наготове и ожидать очередного нападения. Потом, загоревшись внезапной идеей, я схватился за душ и вырвал его из смесителя, в результате чего получил возможность наносить противнику урон обеими руками. Стоило Дэви Джонсу замаячить в дверном проёме, как я начал с каким-то сладостным остервенением лупить его по морде своим импровизированным оружием, упиваясь смачным чавканьем, сопровождавшим каждый удар.Следующий эпизод, который мне удалось восстановить в памяти, начался с того, что я, уже будучи снова собой, осматривала увечья, полученные в ходе предшествующего поединка: моя левая рука была не то отрублена, не то попросту откушена до середины локтя, а правая ощущалась вялой и плохо повиновалась мне. Насколько я знала, Дэви Джонсу каким-то образом удалось начинить её смертельным ядом, и сохранить мне жизнь могла только ампутация пострадавшей конечности. Казалось бы, эта мысль должна была привести меня в несказанный ужас, однако, рассеянно обдумывая подробности предстоящей экзекуции, я чувствовала себя примерно так, как будто собиралась нашинковать овощи для салата. После некоторых колебаний я постановила для начала подровнять обрубок левой руки, очистив его от лишних ошмётков кожи, и заодно потренировать свои хирургические навыки перед выполнением более сложной задачи. *Вопрос, каким образом можно отрезать себе правую руку, не имея левой, совершенно не беспокоил меня до самого пробуждения*.
Решительно направив свои стопы на кухню, я первым делом извлекла из ящика хлебную доску, на которой и вознамерилась произвести операцию. В качестве скальпеля я собиралась использовать некий специальный инструмент, почему-то запакованный наподобие палочек для суши, но, разорвав бумажный пакетик, обнаружила деревянную спицу, к которой под странным углом присоединялась резиновая трубочка коричневого цвета. "Собери сам!" - гласила инструкция. "Ещё не хватало!" - возмутилась я. – «Это ампутация, а не игра в конструктор!» С негодованием отложив бесполезный предмет в сторону, я взялась за шприц. С ним тоже пришлось повозиться, поскольку иглу нужно было втыкать в специальный пробочный кружочек на одном из концов. Проделав это с немалым трудом, я осталась недовольна результатом, поскольку получившаяся конструкция грозилась развалиться в самый ответственный момент. Тут я внезапно вспомнила о настоятельной необходимости такой процедуры, как дезинфекция, и хаотично заметалась по всей квартире в поисках спирта. В процессе я неожиданно сообразила, что хорошо бы ещё раздобыть какую-нибудь мазь для местной анестезии, и то странное обстоятельство, что это не пришло мне в голову с самого начала, заставило меня, наконец-то, почувствовать страх. Я приказала себе не впадать в панику, но, поразмыслив ещё немного, струсила уже окончательно и решила, что уж лучше не буду ничего предпринимать: глядишь, всё уладится как-нибудь без моего вмешательства.
После этого я перенеслась в столовую, которая выглядела в точности как школьная, несмотря на мою полную уверенность в том, что действие происходило в универе. Мои верхние конечности пребывали в полном порядке, зато, о ужас, я была беременна и, ещё того хуже, оживлённо обсуждала этот прискорбный факт с какими-то незнакомыми особами женского пола, умилённо внимавшими моей радостной болтовне. Потом время как-то сместилось, и этот разговор плавно перетёк в другой, состоявшийся на несколько месяцев позднее. "Рак отменился, зато и беременность - тоже!" - радостно объявила я, искренне полагая, что удачно скаламбурила. На руках я бережно держала спелёнатого рететёнка, погружённого в крепкий сон и больше похожего на резинового пупса, чем на существо из плоти и крови. На протяжении последовавшей за этим бессмысленно-восторженной беседы я растерянно приглядывалась к нему, не ощущая ничего, кроме удивления с лёгкой примесью брезгливости, и недоумённо пыталась вспомнить, зачем он мне вообще понадобился.
Нда, такие дела. Вряд ли всё вышеописанное свидетельствует о моём психическом благополучии, особенно идея насчёт ампутации рук, которая, вероятно, символизирует мой пожизненный отказ от совершения каких-либо целенаправленных действий. Но особого желания углубляться в дебри самоанализа у меня в данный момент не наблюдается, так что придётся отложить эту неприятную процедуру до лучших времён.
А пока что - пора ложиться и настраивать свой мозг на очередной сеанс абсурда.