If you're not angry, you're not paying attention
Моросящий дождь, рёв машин, непроходимые лужи, тусклые, серые, угрюмые лица под иллюзорно защитными островками зонтиков. Не успев толком задуматься, я поймала себя на попытке нейтрализовать болезнь, ограничив её хотя бы ненадёжной коробочкой слов, пока она не выкосила всё живое и способное радоваться в пределах видимости и досягаемости.
Сердца в руках крошатся чёрствым хлебом,
Дождь измочалил вату наших лиц,
Бездарно слиплось пасмурное небо,
Стекая гноем с кукольных ресниц.
Мы сахар голосом размешивать устали,
И брань врастает в строчки эпиграмм.
Плюётся ядом тот, в кого плевали,
Грозит всем спичками, кто раз обжёгся сам.
А облака купаются в канавах
И ловят ртом бесплотные мольбы.
В одну палату сгонят всю ораву,
Зато дадут отдельные гробы.
Пластмассовы глаза, улыбки скупы,
Ведь наш недуг уже неизлечим.
Одна отрава в каждом вскрытом трупе,
Но каждый мнит себя
Единственным
Больным.
З.ы. На самом деле, сочинила я этот стишок ещё на прошлой неделе, а может, и раньше, но всё это время держала при себе в надежде довести до более совершенной формы. А сегодня вдруг решила, что и так сгодится.
Сердца в руках крошатся чёрствым хлебом,
Дождь измочалил вату наших лиц,
Бездарно слиплось пасмурное небо,
Стекая гноем с кукольных ресниц.
Мы сахар голосом размешивать устали,
И брань врастает в строчки эпиграмм.
Плюётся ядом тот, в кого плевали,
Грозит всем спичками, кто раз обжёгся сам.
А облака купаются в канавах
И ловят ртом бесплотные мольбы.
В одну палату сгонят всю ораву,
Зато дадут отдельные гробы.
Пластмассовы глаза, улыбки скупы,
Ведь наш недуг уже неизлечим.
Одна отрава в каждом вскрытом трупе,
Но каждый мнит себя
Единственным
Больным.
З.ы. На самом деле, сочинила я этот стишок ещё на прошлой неделе, а может, и раньше, но всё это время держала при себе в надежде довести до более совершенной формы. А сегодня вдруг решила, что и так сгодится.