If you're not angry, you're not paying attention
У меня сегодня выдался странный денёк с двумя утрами. Около часа меня разбудил Терентий, который не нашёл лучшего времени, чтобы почесать когтями мою дверь. Моя полусонная психика была так травмирована разыгравшимся концертом, что я вылетела из комнаты безоружная, и вместо шлепка газетой или водяной струи бойкий музыкант заработал только каркающий окрик: "Пошёл нахрен!!!" Как ни странно, этого оказалось достаточно, вот только сон упорхнул прочь и не спешил ко мне возвращаться. Рассудив, что это даже к лучшему (наконец-то исправлю свой вконец разболтавшийся режим!), я встала, плотно позавтракала, немного позанималась французским и почувствовала, что не испытываю ни малейшего желания делать что-то ещё. Тут-то я и совершила роковую ошибку, решив дожидаться прилива энергии под одеялом. В следующий раз я открыла глаза уже в четыре, возмущённая коварством незаметно подкравшегося Морфея и обогащённая новым сном для своей бесценной коллекции.
***
Какие-то нелюди задумали установить в обществе новые порядки: всех женщин разделить на три категории по качеству внешности и лишить права носить имена, а мужчинам дать имена и неограниченную власть над женщинами. Кроме того, всех больных физически или психически было решено безжалостно уничтожить ради чистоты генофонда.
Всё это поведал мне некий молодой человек с длинными волосами и аристократическим лицом. Его стараниями я оказалась в какой-то школе актёрского искусства вместе с небольшой группой людей, среди которых был и ***. Тот, кто организовал эту непредвиденную встречу, открыл нам ужасную правду и призвал к борьбе против тиранов. Он объявил, что для предотвращения грядущей катастрофы понадобятся все наши силы.
Мы решили провести ночь в школе, чтобы наутро начать свою военную кампанию в качестве партизанского отряда. Некоторые залезли в спальные мешки, а некоторые разложили на полу матрасы, аккуратно застеленные бельём. Я сидела на краешке своей лежанки, слишком взволнованная, чтобы пытаться заснуть. Напротив меня устроился ***, а в изголовье его постели сидел наш предводитель, от фигуры которого веяло задумчивостью и благородством. Было темно и тихо. А потом случилось то, что перевернуло с ног на голову мои представления о происходящем. Какой-то парень зашёл в наше убежище и вполголоса попросил у лидера номер Дарителя - одного моего интернетного знакомого; вообще-то у него был заковыристый англоязычный ник, но для краткости его почему-то называли так. Получив нужную информацию, неизвестный удалился. И тут меня пронзила ужасная догадка: наш лидер и есть Даритель, и бесчеловечный план переустройства общества принадлежит лично ему. Он пошёл на хитрость, чтобы собрать нас вместе и расстрелять, ведь мы больны, и новый режим видит в нас обузу.
Во сне мои выводы казались железобетонно логичными, но я уже не в силах восстановить ход своих тогдашних умозаключений. Главное, что я раскрыла обман. Теперь мне надо было срочно позвонить Дарителю и убедиться, что завибрирует мобильник лидера-палача. Дрожащим голосом оповестив присутствующих о том, что мне надо кое-куда сходить, я встала и нетвёрдой походкой направилась к двери. Одухотворённое выражение сползло с лица разоблачённого лидера. "Вот чёрт", - выдохнул он, поднимаясь на ноги. Догнав меня в два шага, он преградил мне путь и очень тихо что-то произнёс. Я предприняла несколько попыток обойти его, прекрасно понимая, что ничего не получится. Это нужно было для того, чтобы он проявил агрессию в мой адрес и тем самым показал остальным свою истинную сущность. Цель была достигнута: в голосе Дарителя зазвучала неприкрытая злоба, и он многозначительно схватился за карман брюк, где лежал его пистолет. Я вернулась на своё место, а он сел рядом, дабы предотвратить любые неожиданные манёвры. Какое-то время все молчали. Наконец, я жалобно промямлила: "Можно я отсяду, пожалуйста?" Откровенно говоря, мой испуг был по большей части наигранным. Вообще-то я с удивлением и даже стыдом поняла, что этот бессердечный человек не вызывает у меня того отвращения, которого заслуживает. Вдобавок, мне нравилось то, как соприкасались наши бёдра. Но мне непременно нужно было добраться до ***, ради чего я и прибегла к этой уловке. Даритель принял мой скулёж за чистую монету и досадливо махнул рукой. Я улеглась рядом с *** и натянула на себя краешек тонкого покрывала, с сожалением думая, что надо было проявить наглость и прихватить нормальное одеяло с собственной постели. Впрочем, в следующий момент мне стало не до этого, поскольку *** крепко прижал меня к себе. "Не бойся", - прошептал он мне на ухо. - "Я умру за тебя". Это обещание потрясло меня до глубины души, хотя я точно знала, что ему бы такое и в голову не пришло, не будь эта ночь последней для нас обоих. "А я за тебя", - ответила я. - "Но даже это не может придать смерти осмысленность". Он промолчал, и я тут же начала жалеть о своих словах. Чем больше я прокручивала их в памяти, тем более резкими и неуместными они казались. "Перед смертью не время для таких рассуждений", - мысленно сокрушалась я. - "Надо было сказать, что только это и может сделать смерть осмысленной". Мне даже почудилось, что в этой идее есть зерно истины, и всё же я была убеждена, что ничто не может быть важнее жизни и ничто не может оправдать, смягчить или наполнить смыслом её конец.
Утром, когда я продрала глаза, поблизости уже не было никакого Дарителя. Судя по всему, он отступил от своего первоначального плана. Оставшись без его присмотра, все больные вернулись на свободу живыми и невредимыми. *** ушёл раньше, чем я проснулась, так что мне не удалось с ним поговорить.
Потом я стала заниматься актёрским мастерством всё в той же школе.
Моя группа состояла из пяти или шести человек, среди которых оказалась и Настя. Первый урок прошёл, как мне показалось, весьма плодотворно. "Говорите только самое важное, только если почувствуете, что вам действительно необходимо это сказать, несмотря на все неудобства", - наставляла нас причудливо одетая старушка. Неудобства каждый должен был создать для себя сам. Я радостно заклеила себе рот скотчем. Остальные использовали скотч, чтобы зафиксировать в малоподвижном положении нижнюю челюсть или стянуть верхнюю губу. Понаблюдав за ними, я сообразила, что надо только затруднить работу своего речевого аппарата, а не сделать её невозможной. Разлепив свой рот, я взяла кусок чёрной кожи и обмотала им шею и подбородок, а затем наклонила голову и спрятала нос.
Как только с созданием неудобств было покончено, Настя разразилась восторженной речью о том, какие мы все офигенные. Все переглядывались, польщённо улыбаясь. Мне тоже было приятно, но вместо того, чтобы выразить это, я лихорадочно думала, что бы такое сказать, когда наступит моя очередь. А потом на меня рывком накатило понимание. Никакой очереди нет! Смысл упражнения как раз заключается в том, чтобы избежать пустопорожнего говорения ради говорения, мёртвых слов, не озарённых огнём подлинного порыва, зародившегося в глубинах души.
Величие момента было нарушено появлением какого-то рыжего парня не из нашей группы. "А где Женя?" - поинтересовался он, с недоумением оглядев собравшихся. Все, не сговариваясь, ринулись лупить его по голове какими-то тряпками, а я - куском кожи, тем самым, который до этого связывал мою челюсть. Это было очень весело, и все мы чувствовали: наши действия - спонтанны, а значит - необходимы.
На другой день я опять явилась в актёрскую школу к десяти утра и прямиком отправилась на четвёртый этаж. Предыдущее занятие проходило в комнате № 275, и я полагала, что в этот раз будет так же. Однако при виде нужной двери меня внезапно охватили сомнения. Дверь была затянута марлей; сквозь неё мне удалось разглядеть студентов, которые лежали на полу, завёрнутые в коконы из одеял, и что-то негромко обсуждали. Я напряжённо вслушивалась в голоса и высматривала знакомые лица, но безрезультатно. Впрочем, я была почти уверена, что это моя группа и что там даже присутствует ***, но не могла заставить себя войти, пока оставалась хотя бы минимальная вероятность ошибки. Взглянув на часы, я поняла, что опаздываю на десять минут. Мне подумалось, что это ещё не страшно, и я вполне могу позволить себе сбегать вниз, чтобы свериться с расписанием.
И я поспешила на первый этаж. Но тут здание школы, изначально достаточно скромное, трансформировалось в самый настоящий дворец. Мне пришлось шагать через громадный зал, внимательно глядя под ноги, потому что мраморный пол целиком состоял из рядов пологих ступеней. По бокам от прохода вздымались величественные постаменты, на которых грациозно толпились юные девушки в костюмах греческих богинь. Кажется, у них была какая-то важная репетиция, и меня провожали весьма неодобрительными взглядами, ведь всего несколько минут назад я прошествовала мимо них в противоположном направлении. "И сколько ещё вы собираетесь ходить по лестницам?" - надменно поинтересовалась одна из богинь, когда я оказалась рядом. "Ещё два раза", - отозвалась я.
Выбравшись из злополучного зала, я нечаянно угодила на занятие одной из старших групп. "Я понимаю, что в прошлый раз вы все устали, поэтому сегодня мы осилим двадцать три упражнения!" - безжалостно объявил преподаватель. Студенты схватились за головы и застонали, а мужчина плотоядно облизнулся. Я поспешно ретировалась, не переставая думать о том, что двадцать три - это просто нонсенс.
После этого эпизода я окончательно потеряла ориентацию в пространстве. Дворец явно готовили к какому-то торжественному приёму. Куда бы я ни двинулась, меня подстерегали то столы, загромождённые дорогой посудой и экзотическими фруктами, то пышные кровати, прогибающиеся под тяжестью бархата и парчи. Из-за этого мне беспрерывно казалось, что я вторгаюсь на частную территорию, и было страшно, что кто-нибудь не преминет сделать мне замечание. Во избежание неприятностей я старалась ходить только по основным лестницам, но столов и кроватей становилось всё больше, и они как будто стремились зажать меня в тиски со всех сторон.
Наконец, я очутилась на первом этаже. Вот уж где не было ни следа атаковавшей меня роскоши! Грязный пол был покрыт глубоко въевшимися чёрными пятнами, объявления висели на обшарпанной деревянной решётке, а из-за приоткрытой двери разило немытым туалетом. Наконец, я добралась до расписания. Это была неаккуратная бумажка, на которой значилось время начала занятий (10.00), а также Ф.И.О. преподавателей двух младших групп. Но нигде, нигде не были указаны номера аудиторий!
У меня зародилось неприятное подозрение, что на урок я сегодня не попаду.
Рассеянно оглядываясь по сторонам, я заметила рядом с расписанием длинные таблицы, посвящённые состоянию различных органов у современных студентов. "Какого цвета лёгкие у среднего студента?" - прочитала я. Мне захотелось это узнать. "Может, окажется, что по сравнению со средним студентом я ещё ничего?" - подумалось мне. Однако ознакомление с этой познавательной информацией пришлось отложить, потому что я увидела Олю. Сюжет сна задним числом претерпел некоторые изменения, и теперь я помнила, что Оля тоже была среди приговорённых больных. Мы стали обсуждать последние события, и вскоре к нашей беседе присоединилась уборщица - добродушная полная женщина лет шестидесяти. "Прихожу я туда в десять утра и говорю им: "Ну, так же нельзя! Вы же берёте обычных студентов и выбеливаете их!" Как можно так выбеливать живых людей?" - повторяла она с чувством. Так мы выяснили, что наше жуткое приключение было устроено группировкой психиатров. Они затеяли всё это ради того, чтобы отобрать самых психически больных людей на свете для каких-то научно-исследовательских целей.
Будучи польщённой, я поспешила огласить свои симптомы: "Я думала, что меня хотят изменить, согнуть, переделать!" "Но так и было", - возразила Оля. - "Мы все так думали". Я попыталась найти другие признаки собственной ненормальности, но, к своему немалому смущению и раздражению, не припоминала за собой ни бреда, ни галлюцинаций, ни чего-то ещё в таком роде. "Ну, самое плохое то, что я сразу начала гнуться, хотя всё продолжалось только один вечер", - кисло выдавила я, так и не придумав ничего более эффектного.
***
Какие-то нелюди задумали установить в обществе новые порядки: всех женщин разделить на три категории по качеству внешности и лишить права носить имена, а мужчинам дать имена и неограниченную власть над женщинами. Кроме того, всех больных физически или психически было решено безжалостно уничтожить ради чистоты генофонда.
Всё это поведал мне некий молодой человек с длинными волосами и аристократическим лицом. Его стараниями я оказалась в какой-то школе актёрского искусства вместе с небольшой группой людей, среди которых был и ***. Тот, кто организовал эту непредвиденную встречу, открыл нам ужасную правду и призвал к борьбе против тиранов. Он объявил, что для предотвращения грядущей катастрофы понадобятся все наши силы.
Мы решили провести ночь в школе, чтобы наутро начать свою военную кампанию в качестве партизанского отряда. Некоторые залезли в спальные мешки, а некоторые разложили на полу матрасы, аккуратно застеленные бельём. Я сидела на краешке своей лежанки, слишком взволнованная, чтобы пытаться заснуть. Напротив меня устроился ***, а в изголовье его постели сидел наш предводитель, от фигуры которого веяло задумчивостью и благородством. Было темно и тихо. А потом случилось то, что перевернуло с ног на голову мои представления о происходящем. Какой-то парень зашёл в наше убежище и вполголоса попросил у лидера номер Дарителя - одного моего интернетного знакомого; вообще-то у него был заковыристый англоязычный ник, но для краткости его почему-то называли так. Получив нужную информацию, неизвестный удалился. И тут меня пронзила ужасная догадка: наш лидер и есть Даритель, и бесчеловечный план переустройства общества принадлежит лично ему. Он пошёл на хитрость, чтобы собрать нас вместе и расстрелять, ведь мы больны, и новый режим видит в нас обузу.
Во сне мои выводы казались железобетонно логичными, но я уже не в силах восстановить ход своих тогдашних умозаключений. Главное, что я раскрыла обман. Теперь мне надо было срочно позвонить Дарителю и убедиться, что завибрирует мобильник лидера-палача. Дрожащим голосом оповестив присутствующих о том, что мне надо кое-куда сходить, я встала и нетвёрдой походкой направилась к двери. Одухотворённое выражение сползло с лица разоблачённого лидера. "Вот чёрт", - выдохнул он, поднимаясь на ноги. Догнав меня в два шага, он преградил мне путь и очень тихо что-то произнёс. Я предприняла несколько попыток обойти его, прекрасно понимая, что ничего не получится. Это нужно было для того, чтобы он проявил агрессию в мой адрес и тем самым показал остальным свою истинную сущность. Цель была достигнута: в голосе Дарителя зазвучала неприкрытая злоба, и он многозначительно схватился за карман брюк, где лежал его пистолет. Я вернулась на своё место, а он сел рядом, дабы предотвратить любые неожиданные манёвры. Какое-то время все молчали. Наконец, я жалобно промямлила: "Можно я отсяду, пожалуйста?" Откровенно говоря, мой испуг был по большей части наигранным. Вообще-то я с удивлением и даже стыдом поняла, что этот бессердечный человек не вызывает у меня того отвращения, которого заслуживает. Вдобавок, мне нравилось то, как соприкасались наши бёдра. Но мне непременно нужно было добраться до ***, ради чего я и прибегла к этой уловке. Даритель принял мой скулёж за чистую монету и досадливо махнул рукой. Я улеглась рядом с *** и натянула на себя краешек тонкого покрывала, с сожалением думая, что надо было проявить наглость и прихватить нормальное одеяло с собственной постели. Впрочем, в следующий момент мне стало не до этого, поскольку *** крепко прижал меня к себе. "Не бойся", - прошептал он мне на ухо. - "Я умру за тебя". Это обещание потрясло меня до глубины души, хотя я точно знала, что ему бы такое и в голову не пришло, не будь эта ночь последней для нас обоих. "А я за тебя", - ответила я. - "Но даже это не может придать смерти осмысленность". Он промолчал, и я тут же начала жалеть о своих словах. Чем больше я прокручивала их в памяти, тем более резкими и неуместными они казались. "Перед смертью не время для таких рассуждений", - мысленно сокрушалась я. - "Надо было сказать, что только это и может сделать смерть осмысленной". Мне даже почудилось, что в этой идее есть зерно истины, и всё же я была убеждена, что ничто не может быть важнее жизни и ничто не может оправдать, смягчить или наполнить смыслом её конец.
Утром, когда я продрала глаза, поблизости уже не было никакого Дарителя. Судя по всему, он отступил от своего первоначального плана. Оставшись без его присмотра, все больные вернулись на свободу живыми и невредимыми. *** ушёл раньше, чем я проснулась, так что мне не удалось с ним поговорить.
Потом я стала заниматься актёрским мастерством всё в той же школе.
Моя группа состояла из пяти или шести человек, среди которых оказалась и Настя. Первый урок прошёл, как мне показалось, весьма плодотворно. "Говорите только самое важное, только если почувствуете, что вам действительно необходимо это сказать, несмотря на все неудобства", - наставляла нас причудливо одетая старушка. Неудобства каждый должен был создать для себя сам. Я радостно заклеила себе рот скотчем. Остальные использовали скотч, чтобы зафиксировать в малоподвижном положении нижнюю челюсть или стянуть верхнюю губу. Понаблюдав за ними, я сообразила, что надо только затруднить работу своего речевого аппарата, а не сделать её невозможной. Разлепив свой рот, я взяла кусок чёрной кожи и обмотала им шею и подбородок, а затем наклонила голову и спрятала нос.
Как только с созданием неудобств было покончено, Настя разразилась восторженной речью о том, какие мы все офигенные. Все переглядывались, польщённо улыбаясь. Мне тоже было приятно, но вместо того, чтобы выразить это, я лихорадочно думала, что бы такое сказать, когда наступит моя очередь. А потом на меня рывком накатило понимание. Никакой очереди нет! Смысл упражнения как раз заключается в том, чтобы избежать пустопорожнего говорения ради говорения, мёртвых слов, не озарённых огнём подлинного порыва, зародившегося в глубинах души.
Величие момента было нарушено появлением какого-то рыжего парня не из нашей группы. "А где Женя?" - поинтересовался он, с недоумением оглядев собравшихся. Все, не сговариваясь, ринулись лупить его по голове какими-то тряпками, а я - куском кожи, тем самым, который до этого связывал мою челюсть. Это было очень весело, и все мы чувствовали: наши действия - спонтанны, а значит - необходимы.
На другой день я опять явилась в актёрскую школу к десяти утра и прямиком отправилась на четвёртый этаж. Предыдущее занятие проходило в комнате № 275, и я полагала, что в этот раз будет так же. Однако при виде нужной двери меня внезапно охватили сомнения. Дверь была затянута марлей; сквозь неё мне удалось разглядеть студентов, которые лежали на полу, завёрнутые в коконы из одеял, и что-то негромко обсуждали. Я напряжённо вслушивалась в голоса и высматривала знакомые лица, но безрезультатно. Впрочем, я была почти уверена, что это моя группа и что там даже присутствует ***, но не могла заставить себя войти, пока оставалась хотя бы минимальная вероятность ошибки. Взглянув на часы, я поняла, что опаздываю на десять минут. Мне подумалось, что это ещё не страшно, и я вполне могу позволить себе сбегать вниз, чтобы свериться с расписанием.
И я поспешила на первый этаж. Но тут здание школы, изначально достаточно скромное, трансформировалось в самый настоящий дворец. Мне пришлось шагать через громадный зал, внимательно глядя под ноги, потому что мраморный пол целиком состоял из рядов пологих ступеней. По бокам от прохода вздымались величественные постаменты, на которых грациозно толпились юные девушки в костюмах греческих богинь. Кажется, у них была какая-то важная репетиция, и меня провожали весьма неодобрительными взглядами, ведь всего несколько минут назад я прошествовала мимо них в противоположном направлении. "И сколько ещё вы собираетесь ходить по лестницам?" - надменно поинтересовалась одна из богинь, когда я оказалась рядом. "Ещё два раза", - отозвалась я.
Выбравшись из злополучного зала, я нечаянно угодила на занятие одной из старших групп. "Я понимаю, что в прошлый раз вы все устали, поэтому сегодня мы осилим двадцать три упражнения!" - безжалостно объявил преподаватель. Студенты схватились за головы и застонали, а мужчина плотоядно облизнулся. Я поспешно ретировалась, не переставая думать о том, что двадцать три - это просто нонсенс.
После этого эпизода я окончательно потеряла ориентацию в пространстве. Дворец явно готовили к какому-то торжественному приёму. Куда бы я ни двинулась, меня подстерегали то столы, загромождённые дорогой посудой и экзотическими фруктами, то пышные кровати, прогибающиеся под тяжестью бархата и парчи. Из-за этого мне беспрерывно казалось, что я вторгаюсь на частную территорию, и было страшно, что кто-нибудь не преминет сделать мне замечание. Во избежание неприятностей я старалась ходить только по основным лестницам, но столов и кроватей становилось всё больше, и они как будто стремились зажать меня в тиски со всех сторон.
Наконец, я очутилась на первом этаже. Вот уж где не было ни следа атаковавшей меня роскоши! Грязный пол был покрыт глубоко въевшимися чёрными пятнами, объявления висели на обшарпанной деревянной решётке, а из-за приоткрытой двери разило немытым туалетом. Наконец, я добралась до расписания. Это была неаккуратная бумажка, на которой значилось время начала занятий (10.00), а также Ф.И.О. преподавателей двух младших групп. Но нигде, нигде не были указаны номера аудиторий!
У меня зародилось неприятное подозрение, что на урок я сегодня не попаду.
Рассеянно оглядываясь по сторонам, я заметила рядом с расписанием длинные таблицы, посвящённые состоянию различных органов у современных студентов. "Какого цвета лёгкие у среднего студента?" - прочитала я. Мне захотелось это узнать. "Может, окажется, что по сравнению со средним студентом я ещё ничего?" - подумалось мне. Однако ознакомление с этой познавательной информацией пришлось отложить, потому что я увидела Олю. Сюжет сна задним числом претерпел некоторые изменения, и теперь я помнила, что Оля тоже была среди приговорённых больных. Мы стали обсуждать последние события, и вскоре к нашей беседе присоединилась уборщица - добродушная полная женщина лет шестидесяти. "Прихожу я туда в десять утра и говорю им: "Ну, так же нельзя! Вы же берёте обычных студентов и выбеливаете их!" Как можно так выбеливать живых людей?" - повторяла она с чувством. Так мы выяснили, что наше жуткое приключение было устроено группировкой психиатров. Они затеяли всё это ради того, чтобы отобрать самых психически больных людей на свете для каких-то научно-исследовательских целей.
Будучи польщённой, я поспешила огласить свои симптомы: "Я думала, что меня хотят изменить, согнуть, переделать!" "Но так и было", - возразила Оля. - "Мы все так думали". Я попыталась найти другие признаки собственной ненормальности, но, к своему немалому смущению и раздражению, не припоминала за собой ни бреда, ни галлюцинаций, ни чего-то ещё в таком роде. "Ну, самое плохое то, что я сразу начала гнуться, хотя всё продолжалось только один вечер", - кисло выдавила я, так и не придумав ничего более эффектного.